Режиссёр Анна Закусова о спектакле "Жёлтая стрела": "Главное — пытаться сделать работу честно"

Режиссёр Анна Закусова уже работала с труппой Театра на Таганке, однако постановка "Жёлтой стрелы" стала необычным опытом как для неё самой, так и для актёров. В этой постановке движение не превалирует над словом, как бывает обычно в спектаклях, созданных режиссёрами-хореографами.

— Анна, в чём заключается разница в работе с танцорами и драматическими актёрами? Больше ли сложностей с последними?

— У меня на этот счет есть две мысли: во-первых, уже какое-то время развивается театр формы, и артистам просто пришлось развивать в себе много разных навыков. Быть синтетическими, мультижанровыми, потому что этого хотят режиссёры.

Поэтому сейчас как будто часто встречаешь актеров, которые могут сложно двигаться, а не просто выучить танец; имеют умное тело, способное справляться с разными задачами. С другой стороны, конечно, тело танцора может выразить и сделать больше, просто потому что это его прямая задача. Мы много работаем в тренинге, ищем что-то и пробуем, какое движение подойдет актеру. И таким образом для каждого актера придумывается какой-то пластический ход.

— В процессе постановки спектакля были ли какие-то приёмы, решения (визуальные, пластические, музыкальные…) от которых пришлось отказаться?

— У меня были разные затеи, которые просто не воплощались с этими артистами, но зато появились какие-то другие. Например, изначально был Кирпиченок — его движение мне понятно, и у меня были придуманы определенные задачи к нему, но в процессе у нас изменился артист и ему пластический рисунок, например, совсем не лег, мы придумали новый. И это не плохо, просто другой человек — другое движение. Так же, например с музыкой: у нас живое исполнение песен. Были некоторые сложности, потому что ребята не профессиональные музыканты. И партии менялись композитором впоследствии.

— Какова роль литературного первоисточника в спектакле «Жёлтая стрела»? Текст повести — равноправное «действующее лицо» или же он появляется лишь эпизодически, тогда, когда движений недостаточно?

— В этот раз Текста много. Я обычно руководствуюсь тем, что если текст должен быть произнесен не нужно пытаться этого избегать специально только потому, что это физический театр. Для меня важно было найти рефлексирующего героя. И мы с Пашей Левкиным много работали и разбирали текст. Пробовали, как он звучит. Думали, что важно произнести для него, для меня. Мы сочиняли спектакль вместе.

— Вы определяете спектакль как «путешествие, в котором следующая остановка — счастье». Этот месседж о светлом будущем будет отражён в спектакле напрямую или зритель почувствует его интуитивно?

— Безусловно, в спектакле Андрей задается вопросом «а что меня сделает счастливым?» и «когда я нахожусь ближе всего к счастью?». К сожалению, ни у Пелевина, ни у меня нет гарантий, что, если выйти из привычного (в данном случае — поезда) — непременно будет счастье. Поэтому я определяю этот спектакль как надежду. Шанс не побояться и решиться изменить свою привычную жизнь, шагнув в совершенно неизвестном направлении, но точно от того, что есть сейчас. Вот это я считаю вдохновляющим, в этом вижу надежду, и да, возможно, счастье там где-то и есть. Надеюсь (улыбается).

— Насколько, по Вашему ощущению, сегодня велик интерес публики к пластическим постановкам? Ведь в массовом сознании спектакль — это классическая драма.

— Не знаю, насколько велик интерес публики. Я делаю то, что мне интересно, важно и по-другому я, наверное, не умею. Мы были в процессе, сочиняли вместе, много смеялись, практиковали. Думаю, главное — пытаться сделать работу честно, а в какой она форме — это уже второстепенно. Ну и, наверное, зрителю интересно будет увидеть артистов в другой форме существования. Как минимум, это интригующе.